Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

Плоские и без запаха, как фотография. Этих воспоминаний гораздо больше; они охватывают тридцать лет. Запас на целую жизнь. Я вижу два лица. И я знаю, кто это. Одно из них мамино. Другое папино. Я ничего к ним не чувствую. Эти воспоминания – как греза.

– Я выросла, – осторожно говорю я, ожидая от Лалабелль подтверждения, – в этой местности. Поэтому-то и купила этот дом. Поместье.

– Да, – говорит она. – Только ты не должна думать в таком ключе. Ты только сама себя запутаешь. Это я выросла в этой местности. Тебя выловили из чана в моем подвале. Что еще?

– Я… ты переехала в город.

– Да, – говорит она. – Хорошо.

– Ты актриса.

– Да.

– Ты так уже делала.

– Да. Двенадцать раз. Ты тринадцатая. Почему я создала остальных?

Я сосредоточенно размышляю, и сидящая по ту сторону стола Лалабелль улыбается. Улыбка не очень-то дружелюбная. Зубы – их слишком много – блестят, как маленькие мокрые камешки.

– Не знаю, – говорю я.

– Я создала их, потому что очень-очень занятая девочка, а количество часов в сутках ограничено. Я создала их, потому что не могу разорваться, а могу сделать многое. Я могу дать миру очень много.

– Да, – говорю я.

Головная боль стихает до низкого гула. Облака снова расходятся, и я морщусь от внезапно обрушивающегося на меня солнечного света.

– Почему я создала тебя?

Я отвечаю не сразу. Я знаю ответ, но не уверена в том, что это правда.

– Ты создала меня, чтобы убить их. Тех, которые были раньше.

– Избавиться от них, – поправляет она меня, но все равно кивает и, не отводя от меня взгляд, откидывается на спинку и делает большой глоток. Я вдруг понимаю, что от сигареты у меня пересохло во рту. Оглядываюсь в надежде, что поблизости маячит кто-нибудь из обслуги с кувшином чистой холодной воды.

Думаю, здесь, на вилле, много слуг. Поместье большое. Его трудно содержать, но оно стоит того из-за красоты и уединенности. Я думаю, думаю… Ведь приятно иногда уехать из города. Свежий воздух тонизирует. Все это знают. Разве не так? Когда я только купила это поместье, вся обслуга выстроилась в шеренгу, чтобы приветствовать меня. В моем воспоминании все лица пусты.

Наверное, они улыбались мне. Все улыбаются мне. Ей.

– Ты знаешь, почему я хочу списать их? – Лалабелль хмурится. – Кури дальше. Ты сыплешь пепел на стол.

Я делаю еще одну осторожную затяжку.

– Не знаю, – признаюсь я. – Это странно. Я многое помню, но не помню, зачем я создала их и как к этому относилась. Как получается, что я вижу все отчетливо, но не могу понять, что я насчет этого думала? Почему я не могу вспомнить?

Она пожимает плечами, уголок ее рта дергается.

– Я тоже не знаю. Я не очень хорошо понимаю технологию. Мне пытались объяснить, но объяснение было долгим и скучным. Воспринимай это как магию, так проще… В общем, я собираюсь избавиться от остальных, поскольку считаю, что маленькая смерть снова пробудит в людях интерес ко мне.

Последнюю фразу Лалабелль произносит таким небрежным тоном, что у меня на мгновение возникает желание бежать прочь.

– Об этом сообщат в новостях? – спрашиваю я. – Даже если умрет Портрет, а не реальный человек?

– Если только один Портрет, то, вероятно, нет. Какой-нибудь Портрет списывается ежечасно, особенно в Баббл-сити. А если все мои Портреты будут уничтожены за одну неделю? Вот это сенсация! Тем более если никто не будет знать, кто это делает. Серийный убийца с одной жертвой… Забавно!

– Значит, это секрет. У меня будет маскировка? – Возникает более важный вопрос, и я опускаю сигарету. – Кстати, а почему я? Наверняка у тебя есть кто-нибудь получше.

– Дорогая моя. – Лалабелль тянется через стол, чтобы забрать у меня окурок. Ее пальцы мягкие и холодные – я это чувствую в тех местах, где она касается моей руки. – Не глупи. Естественно, я хочу, чтобы это сделала ты. На свете нет никого, кому я доверяла бы больше. И, естественно, только мне разрешается убить меня же.

– Конечно, – бормочу я.

– Это не основная линия. Это лазейка. Во всяком случае, так говорят мои юристы. Хотя «Митоз» все равно может поднять шум… – Она изучает выражение на моем лице. – Не переживай из-за этого. Это не твоя проблема.

Затаив дыхание, я наблюдаю, как Лалабелль допивает напиток. Сигарета вспыхивает в последний раз и гаснет, иссякая. Когда она долгим выдохом выпускает дым через нос, как дракон, ее голова опускается. Плечи расслабляются.

После этого нам практически нечего сказать друг другу. Мы еще сидим какое-то время и обсуждаем погоду. Вероятно, Лалабелль это наскучило, потому что она достает свой телефон. Я смотрю на лужайку и на яркие пятна в розовом саду.

Еще одно прекрасное утро, думаю я, как, наверное, думали все, кто оказывался на моем месте раньше.

Телефон Лалабелль издает мелодичный звон, и, словно по вызову, из глубин дома материализуется слуга и склоняется над левым плечом Лалабелль. Он невысок, но держится как мужчина высокого роста. Одет в дорогой черный костюм, однако на нем он выглядит безлико. Во все времена его прическу сочли бы непримечательной. Ботинки начищены до блеска. Единственное, что не позволяет назвать его невзрачным, это борода, которая топорщится у его рта и спускается почти до черного галстука.

Викинг в деловом костюме, думаю я, причем не злобный, не интересный и не благородный. Викинг, который растворился бы в повседневном набеге войска на монастырь. Викинг, который не изменил бы ход событий.

– Готова? – спрашивает он.

Лалабелль щелкает языком и достает из кармана халата листок. Прищурившись, скребет ногтем по бумаге, издавая тихие скрежещущие звуки.

– Думаю, это всё, – говорит она через секунду, бросая листок на стол. Я пытаюсь читать вверх ногами, но успеваю разобрать только некоторые фразы («жизнь человека священна, доверяй инженеру»), прежде чем Лалабелль взмахивает рукой. – Иди. Забирай ее.

Я думаю, что это относится ко мне, поэтому быстро встаю, но за что-то цепляюсь и опираюсь на стол, чтобы не упасть. А потом ощущаю неуютный ветерок у ног и,